Аннотация: Пинежский район, на территории которого проводилось исследование, расположен на северо-востоке Архангельской области. Местоположение региона по отношению к областному центру – городу Архангельску, а тем более к российской столице – Москве позволяет считать его отдаленной глубинкой. Несмотря на это, жители территории стремятся создать представительный образ себя, что в свою очередь, приводит к появлению презентативных рассказов, вызывающих интерес к местности. Воспоминания сельских жителей об известных земляках можно рассматривать как один из способов создания имиджа места своего проживания. Ключевые слова: Пинега, воспоминания, устный рассказ, имидж территории. Цель статьи – показать, что бытование среди сельчан воспоминаний о пинежских простаках, обусловлено стремлением местного сообщества обратить на себя внимание. В Пинежском районе [1], как и в любой местности, удаленной от крупных центров, среди местных жителей бытуют рассказы, с помощью которых они создают положительный имидж места своего проживания. Народная традиция сохраняет «память» о людях, запомнившихся своим необычным поведением или поступками. И это не только воспоминания об известных земляках, которые прославили родину, но и анекдоты о простаках и чудаках, фрагменты биографии которых, по мнению пинежан, также представляют интерес. Материал для изучения записывался автором в районе на протяжении ряда лет. Записанные нами тексты комического содержания имеют сходства с анекдотами. Их содержание строится на логике абсурда, они обладают односюжетностью. Они близки к сюжетным типам, отмеченным в «Сравнительном указателе сюжетов. Восточнославянская сказка», – «О глупцах и простаках (пошехонцах)» (СУС 1200–1349) и «О дураках» (СУС 1675–1724) [2]. В то же время записанные воспоминания респондентов имеют установку на достоверность рассказываемого, что проявляется, в первую очередь, в указании места и времени происходивших событий. Персонажей этих рассказов трудно назвать глупцами или дураками, так как их поступки не всегда являются «глупыми», хотя поведение вызывает смех окружающих. Скорее их можно было бы назвать простаками (или чудаками). Б. Дземидок предложил классификацию комических персонажей: «Персонажей, возбуждающих симпатию или другие сходные чувства, можно было бы разделить на две группы: на тех, кто симпатичен, несмотря на явную комичность, и тех, кто симпатичен благодаря своей комичности» [3]. В нашей коллекции существуют рассказы о персонажах того и другого типа. В пинежской фольклорной традиции существуют рассказы о жителях деревни Каскомень. Они бытуют среди их соседей – жителей других пинежских сел и деревень. Мужское население этой деревни с радостью восприняло Октябрьскую революцию 1917 года. Революция, в их понимании, являлась тем долгожданным событием, которое позволило вести праздный образ жизни. Это привело к появлению анекдотов об этом сообществе, которое стало характеризоваться с помощью поговорки: «Каскомена-мужики – наголо большевики». Когда узнали о революции, стали праздновать. Чтобы женки не добрались, они на плоту посреди реки в карты играли. Решили, что уже все – работать не надо. Все будет общее. И жены общие. Холода настали, они опомнились. Они в тот год сено косили уже в фуфайках (В.В. Тихонов, 1955 г.р.). Рассказы анекдотического содержания появлялись и в результате путаницы одного субъекта с другим. Так, жительницы деревни Веегора испугались мужчину, переодетого в медвежью шубу. Данный рассказ близок к сюжетным типам русских сказок «Напуганные волки» (СУС 126 А*) и «Поп в козлиной шкуре» (СУС 831). Жену и женщину-соседку отправил за малиной. Он отвез их, сам домой поехал. Они малины-то набрали много. Целы таки коробочки набрали. Потом поехал за има. С той стороны объехал за километр вперед. Сам одел шубу, как наподобие медвежьей. Они малину-то собирают. Он ползет-ползет, дополз до них – как храпнет. Они всю малину бросили. И побежали. Бежали они шесть километров до избушки. Он тихонечко всю эту малину собрал. Шкуру с себя скинул и поехал (Н.Ф. Кутьин, 1932 г.р.). Л.Н. Виноградова пишет о том, что во время колядования ряженые также надевали на себя меховую шкуру. Мех животного символизировал «нечистоту», а сами колядовщики изображали умерших родственников, помогающих живым и опекающих их [4]. В обряде посвящения, проводимого над юношами, переходящими в другую половозрастную группу, посвящаемый мог впадать во временное ритуальное безумие. Как пишет В.Я. Пропп, в момент физических испытаний происходит временное затмение, вплоть до потери сознания. По мнению исследователя, «момент безумия был моментом вселения духа, то есть моментом приобретения соответствующих способностей» [5]. Он отмечает связь ритуального безумства и аграрных праздников [6]. В повествовательной традиции Пинеги существуют многочисленные рассказы о встрече человека с медведем. В качестве примера приведем историю «О трех Мишах». Персонажи напоминают сказочных героев Фому и Ерему из сюжетного типа 1716* «Фома и Ерема: собираются дом заводить, пашню пахать, рожь засевать, в церковь ходить, рыбу ловить и т. д. – все выходит у них плохо (в конце концов оба тонут)». В тексте высмеивается поведение местных жителей, испытавших чувство страха перед лесным зверем. Каждый из них в момент встречи с медведем думал лишь о собственном спасении. Вот такие Миша Цыпа да Миша Колхозник два друга были. Пошли они по Суре на сенокос. И видят: медведь вышел на дорогу-то, а они с ружьем были. Миша-то Цыпа стрельнул, а медведь-то рявкнул (рассказчик изображает рёв медведя). Они и побежали от медведя. Цыпа-то бежит, а Колхозник-то сзади. Цыпа-то падает, а Колхозник сзади на него. «Мишенька, не тронь меня, это не я стрелял в тебя, это Миша Колхозник». Миша Колхозник на него свалился, он думал это медведь. Ну, тот ему и дал. Медведь-то убежал в другую сторону (В.В. Тихонов, 1955 г.р.). Мотив переодевания персонажа имеет различные варианты, например, – это переодевание человека с целью вызвать смех окружающих. Нелепый внешний вид, неприятие общепринятых норм в одежде местным жителем привело к тому, что в своем сообществе он начал восприниматься в качестве чудака или чудилы. А.М. Панченко пишет о том, что отрицание общепринятых норм поведения и одежды на Руси было характерно для юродивых, поэтому слова «юродивый» и «дурак» являются синонимичными [7]. Жил у нас в деревне Чешегоре. Чудила он. Он зимой ходил в резиновых сапогах. Летом ходит в магазин – на одной ноге резиновый сапог, на другой – валенок. Один сапог сорок седьмого размера, а другой – сорок девятого (Н.Ф. Кутьин, 1932 г. р.); На одну ногу – валенку с галошей, на другой сапог резиновый, может тапку-шлёпку оденет. Раньше в клуб придет, а мы все: «Ха-ха-ха» (Е.Н. Родионова, 1959 г.р.). В анекдотах о простаках высмеиваются особенности речи пинежан. Передразнивание заключается в неправильном произношении звуков персонажем. С сюжетными типами «О неправильном произношении» (СУС 1699) и «Комические ответы насмешника (мужика) простаку (глупому барину)» (1702 С*) имеет сходство текст о пастухе из нашей коллекции. В следующем рассказе повествуется о том, как одного из местных жителей пригласили на сцену сельского клуба во время собрания, чтобы он рассказал о том, как стадо, которое он пас, значительно прибавило в весе. Ответ пастуха оказался неожиданным и удивил всех собравшихся на сельском собрании. Всегда буду помнить, что он сказал. Он еще так говорил-то, вылепил на весь зал: «А чё? Телята ежа, и я ежу, ежу да пояживаю, да покуиваю. Вот и достиг таких результатов» (В.В. Тихонов, 1955 г.р.).