Описание: В статье проводится анализ фантастической повести К.С.Льюиса «Конь и его мальчик», которая входит в состав семикнижия «Хроники Нарнии» и которая построена по законам героического мифа. Структура льюисовской повести повторяет структуру героического мифа: рождение младенца, призванного выполнить великую миссию, пророчества о его будущих славных деяниях, изгнание его из отчего дома в некий враждебный мир, пребывание в безвестности, славные путешествия, опасные приключения и триумф. В связи с этим автором статьи подробно рассматриваются мифологические параллели, проявляющиеся на уровне сюжета и на уровне персонажей. Центральный «героический» образ повести – образ мальчика Шасты, на долю которого выпадают приключения, сопоставимые с инициационными испытаниями, составляющими неотъемлемую часть пути мифического героя. В статье показана динамика развития образа этого персонажа, выделены главные характерные черты, роднящие его с vbabxtcrbvb героями древности. Ключевые слова: Героический миф, испытания, инициация, смерть, возрождение, странствия героя, история потерянного / изгнанного ребёнка Как известно, огромную часть мифов разных народов составляют повествования о героях. Как правило, строятся они вокруг биографии того или иного героя (Геракл, Кухулин, Рама, Арджуна и др.), описывая ключевые вехи его жизненного пути. Рождение и детство героев часто необычны, ко многим из них применима характеристика «людей без детства»: они нередко оказываются лишены либо родителей, либо обычных детских радостей, либо того и другого. Вынужденные скрываться и бороться за свою жизнь, они рано взрослеют. Многие мифические герои – больше, чем просто воины: так или иначе они связны со сферой сакрального. Нередко им открыт доступ в Иные Миры, а легчайший из их подвигов во много раз превосходит силы человеческие. Героический миф составляет основу цикла «Хроники Нарнии» (1950-1956), созданного англо-ирландским писателем ХХв. К.С.Льюисом (1898-1963), важнейшим аспектом повествовательной стратегии которого является использование мифопоэтических образов и мотивов, стремление к глубинному сходству между ситуациями, что описаны в древнейших мифологических повествованиях, и возникающими на страницах собственных фантастических произведений. В этой статье мы рассмотрим миф о герое на примере хроники «The Horse and His Boy» / «Конь и его мальчик». Прежде всего, отметим, что на долю главного героя повести выпадают приключения, которые по сути своей вполне сопоставимы с инициационными испытаниями, составляющими неотъемлемую часть пути мифического героя. А инициация, как известно, предполагает «конец «естественного», культурного человека и переход к новому виду, способу существования, существования человека “рожденного в духе” <…>, когда мы становимся другими в соответствии с моделью, открываемой богами и мифическими предками» [Элиаде 2012: 187]. То есть по-настоящему человек становится человеком лишь в той мере, в какой он похож на Высшее Существо. Из этого исследователь делает вывод о значении инициации для формирования человеческой личности: по мысли Элиаде, её задача состоит в том, чтобы «открыть новым поколениям глубокий смысл существования и помочь им взять на себя ответственность стать «настоящим человеком» [Элиаде 2012: 177-178]. Эту же мысль пытается донести до нас и К.С.Льюис в своих «Хрониках Нарнии» и в частности – в «Коне и его мальчике». С самого начала писатель вводит в текст намёки, благодаря которым становится ясна необычность центрального персонажа – мальчика Шасты (который в дальнейшем окажется потерянным в детстве принцем Кором). Этот образ совмещает в себе наиболее типичные «героические» черты, характерные для персонажей разных мифологий. Во-первых, в судьбе Шасты, как и в судьбе многих героев древности, изначально чувствуется некая исключительность, предопределение. О том, что этот мальчик – избранный, пророчествует орландский кентавр после его рождения. И здесь мы видим очередную мифологическую параллель: подобного рода пророчества изрекали дельфийские оракулы о судьбах Персея, Эдипа и многих других героев. И, как это часто случается в мифе, данное пророчество становится источником козней и интриг против главного героя. Во-вторых, в младенчестве Шаста оказывается изгнан и «заброшен». Его история являет собой очередную версию истории потерянного ребёнка, которая лежит в основе многих повествований о героях. Как и многие из них (Персей, Саргон, Моисей и др.), Шаста – дитя, отданное на волю волн и обретённое сострадательным незнакомцем (ящик, в котором заточили маленького Персея вместе с его матерью Данаей, подбирает рыбак Диктис, в доме которого будущий герой проводит детство; Саргона забирает к себе некий Акки, пришедший к Ефрату по воду [Кэмпбелл 1997: 314], Моисея находит дочь египетского фараона Термутис). В ряде случаев младенец попадает в богатую семью, но чаще его приёмными родителями оказываются простые люди. Так происходит и в случае с Шастой, найденным бедным тархистанским рыбаком. Подобно «изгнанным» героям мифа, маленький Шаста не ведает своего истинного происхождения. Однажды ему надлежит узнать эту тайну, восстановить прежний статус и вернуть утраченное царство [Гурин 2000: http://all-sci.net/filosofskaya-antropologiya/geroy-jrets-tsar-25718.html]. Первая же страница льюисовской повести сообщает нам, что Шаста «was not at all interested in anything that lay south of his home», зато «was very interested in everything that lay to the North» [Lewis 2011:205]. Мы пока ничего не знаем о тайне рождения героя, но уже одно это говорит о многом. А через пару страниц в тексте появляются другие красноречивые намёки: оказывается, Шаста совсем не похож на человека, которого называет отцом, да и на других тархистанцев тоже – те тёмнолицы, в то время как Шаста светел и бел, ибо родом он вовсе не из Тархистана, а с Севера, хоть до времени и не подозревает о том. Названные черты резко выделяют героя из среды, в которой он вырос, выступая предзнаменованием того, что с ним произойдёт некая перемена, да и сам он чувствует, что есть в его жизни нечто большее, чем известно в мире, который он знал. Есть у Шасты и смутное представление о том, в каком направлении двигаться, чтобы обрести это таинственнее нечто [Сеннет 2011: 331]. Поэтому герой так чутко реагирует на предложение Игого бежать. Сам сюжет «Коня…» построен так, что в нём оказывается достаточно легко проследить последовательную смену трёх основных стадий инициации, описанных, в частности, В.Тэрнером. 1я стадия – сепаративная: состоит в отделении личности от группы, в которую она входила ранее. В тексте Льюиса ей отведены главы с 1й по 3ю. Мальчик Шаста живёт в глухой тархистанской деревне, в хижине рыбака, которого называет отцом, в то время как настоящие родители его неизвестны. Однажды их дом посещает знатный вельможа. Украдкой подслушав разговор рыбака с гостем, мальчик узнаёт о том, что он приёмыш и что его хотят продать в рабство. В этот же момент происходит встреча героя с говорящим конём Игого, которая становится для мальчика тем, что Дж.Кэмпбелл назвал «зовом к странствию». Этот зов, вне зависимости от того, на каком этапе жизненного пути раздаётся, всегда возвещает «о начале таинства преображения – обряде или моменте духовного перехода, который, свершившись, равнозначен смерти и рождению»; о том, что «старые концепции, идеалы и эмоциональные шаблоны уже не годятся; подошло время переступить порог» [Кэмпбелл 1997: 63]. Центр духовного тяготения Шасты таким образом резко смещается и выносится далеко за пределы общества, в котором он вырос, в область неизвестного. Эта область представлена Нарнией, которая являет собой символ высшей красоты, радости и свободы. 2я стадия – лиминальная, или стадия «нахождения на грани». Особенности поведения мифических героев на этом этапе суть таковы: они предстают «как ничем не владеющие», «могут носить только лохмотья или даже ходить голыми, демонстрируя отсутствие статуса, имущества, знаков отличия, мирской одежды, указывающей на их место или роль, положение в системе родства, <…>. Их поведение – обычно пассивное или униженное» [Тэрнер 1983: 18]. У Льюиса он охватывает главы с 4й по 10ю. В продолжение этой стадии его герои пребывают в неком «промежуточном состоянии». Отсутствие статуса маркируется униженным поведением и нелепыми одеждами Шасты и Аравиты, а также грязью, в которой вывалялись Игого и Хвин, чтобы скрыть благородное происхождение и быть принятыми за вьючных животных. Это необходимо персонажам, дабы безопасно миновать столицу Тархистана – Ташбаан, или пересечь порог, отделяющий привычный мир от большого неизвестного мира. Однако в Ташбаане герои теряют друг друга в толпе. В этом мы видим проявление мотива потерянности и оторванности от близких и друзей, ключевого для лиминальной стадии пути. Но эта временная разлука в итоге оборачивается во благо, ибо именно в этот момент в жизни Шасты и его друзей происходят встречи, которые помогают им скорректировать свои действия. На этом пути персонажи преодолевают множество трудностей и испытаний. Здесь же видим многократно повторяющийся мотив пересечения границ (сперва герои доходят до врат Ташбаана, а пройдя его, оказываются за городской стеной, после чего идут по пустыне, отделяющей Тархистан от цели их странствия), который знаменует постепенный переход персонажей от состояния обычных людей – к состоянию Героев. Кульминационный момент лиминальной стадии – эпизод из 10й главы «Коня…», когда Шаста и Аравита мчатся верхом на Игого и Хвин, и вдруг буквально из ниоткуда появляется Лев и начинает их преследовать. Шасте и Игого удаётся вырваться вперёд и избежать опасности, но Лев продолжает ганться за Аравитой и Хвин. Не сумев развернуть коня, мальчик выпрыгивает из седла и бежит обратно – спасать друзей. Однако у него нет никакого оружия, да и сам герой – ещё совсем ребёнок. В такой ситуации единственное, что мальчик реально может сделать, – накричать на Льва чтобы тот «убирался восвояси»: «He shouted out, idiotically, at the lion as one would at a dog. "Go home! Go home!" For a fraction of a second he was staring right into its wideopened, raging mouth» [Lewis 2011: 272], понимая, впрочем, всю тщетность этого действия. Подобной храбрости от Шасты, конечно, не ожидал никто, включая его самого. Ужас и боль дают раскрыться в мальчике тем нравственным силам, о существовании которых герой и не подозревал [Виленберг 2011: 315]. И хотя Шаста начинает свой путь как эгоцентричный, вечно жалеющий себя подросток, в дальнейшем он меняется, постепенно избавляясь от сосредоточенности на себе и приходя к осознанию требований истинной дружбы. Можно сказать, что в этот момент Шаста-ребёнок окончательно умирает, и на смену ему приходит Шаста-герой. Лиминальную стадию сменяет стадия реинтегративная, на которой происходит как бы их «повторное рождение», обретение новой идентичности, а также силы, красоты и царского достоинства. На этой стадии герой должен встретиться со своим главным врагом и выдержать финальное сражение с ним. В мифе это чаще всего борьба с драконом. У Льюиса реинтегративная стадия приходится на главы с 11й по 15ю. Открывается она явлением Шасте Аслана, когда главный герой в одиночестве пересекает горный перевал, ведущий из Орландии в Нарнию. В беседе с ним Лев открывает Шасте пути своего попечения о мире, о нём самом и его друзьях. Данный эпизод явно отсылает к соответствующему эпизоду истории о Моисее, из 3й главы книги «Исход», когда пророк беседует с Богом. Эта параллель подтверждается тем, что оба героя – и библейский, и льюисовский – задают Голосу, говорящему с ними, один и тот же вопрос, хотя формулировка этого вопроса разнится: если Моисей, понимая, что перед ним Бог, спрашивает лишь о Его Имени («вот, я приду к сынам Израилевым и скажу им: Бог отцов ваших послал меня к вам. А они скажут мне: как Ему имя?») [Библия 2010: 73], то Шасту интересует, кем является его собеседник вообще («"Who are you?" asked Shasta»). И получают они один и тот же ответ: Шаста слышит из уст Льва троекратное «Myself»/«Я – это я», что повторяет ответ Яхве Моисею «Я Тот, Кто Я есть. <…> Так и скажи сынам Израилевым: Меня послал к вам “Я – есть”»). Эти слова имеют много трактовок. Одной из распространённых является т.н. «отказная» интерпретация названного библейского текста: её сторонники полагают, что Бог в данном случае определяет Себя тавтологично, через оборот idem per idem («то же самое через то же самое»). Как известно, это риторический прием, который используется в случаях, когда нет возможности или желания выразиться яснее; идиома для выражения неопределенности, отказа отвечать или прекращения спора. Тогда ответ «Я есть Тот, Кто Я есть» служит лишь выражением отказа Бога не только назвать Моисею Свое Имя, но и вообще продолжать разговор на эту тему [Вестель: http://www.word4you.ru/publications/17431]. Вероятно, «отказная» интерпретация была близка и автору «Хроник…». Это подтверждается тем, что перед этим Шаста ещё три раза, хотя каждый раз и по-иному, повторяет свой вопрос Льву («"Who are you?" he said, scarcely above a whisper. "One who has waited long for you to speak," said the Thing. <…>."Are you – are you a giant?" asked Shasta. "You might call me a giant," said the Large Voice. "But I am not like the creatures you call giants." "I can't see you at all," said Shasta, after staring very hard. Then (for an even more terrible idea had come into his head) he said, almost in a scream, "You're not – not something dead, are you?" <…>. Once more he felt the warm breath of the Thing on his hand and face. "There," it said, "that is not the breath of a ghost"») [Lewis 2011:280], но ни разу не получает вразумительного ответа. Как явствует из приведённого фрагмента, Аслан всё время избегает говорить прямо и конкретно. В первый раз он определяет себя как «One who has waited long for you to speak», во второй и в третий – даёт понять, кем он не является: разрешая Шасте называть себя великаном, Лев уточняет, что на деле к этим существам никакого отношения не имеет; помогая герою убедиться в том, что он принадлежит к миру живых, владыка Нарнии согревает лицо и руки мальчика своим дыханием [Sammons 2000: 52], но себя ему так и не называет – ни в начале беседы, ни в середине, ни в конце. Так находит выражение авторская мысль о том, что явившееся Шасте Существо есть «Бог сокрытый», «чудный», неименуемый и неизъяснимый. Эта Великая Встреча завершает процесс перерождения главного героя. Далее Льюис описывает битву с враждебной тархистанской армией. В этом сражении объединяются предупреждённые Шастой нарнийцы и орландцы, с ними в бой устремляется и сам Шаста. Битва завершается победой северных стран, которая по сути своей равнозначна «победе над драконом», традиционно венчающей путь мифического героя. Тут же выясняется, что Шаста – некогда потерянный брат-близнец принца Корина. Мальчик встречает настоящего отца (мотив воссоединения сына с отцом), обретая новую семью и новое достоинство. Явными свидетельствами этой перемены становятся, во-первых, сожжение старой одежды героя (этот мотив также часто встречается в героических мифах), напоминающей об унижениях и рабстве, и дарование новой одежды, одежды принца, а во-вторых, обретение нового имени: имя «Шаста», как и его прежняя одежда, забыто и оставлено «в прошлой жизни». Теперь мальчика будут называть Кором – этим именем его нарекли при рождении, под ним же ему суждено войти в историю Нарнии и Орландии. Персей, выросший в доме Диктиса, становится одним из величайших героев Древней Эллады, Саргон, сын неизвестного отца и нищей матери – императором, имя которого обрастает множеством легенд, воспитанный в египетском рабстве Моисей – пророком, дерзновенно беседующим с Самим Вседержителем и по Его повелению освобождающим израильский народ. Подобные преобразования происходят и в жизни Шасты. Выросший в стране рабства, он находит силы не только вырваться из неволи, но и предотвратить порабощение Нарнии и Орландии, а в конце и сам восходит на престол, и имя его также оказывается воспето в старинных легендах и песнях. Так проявляется родство героя повести с мифическими героями древности, важнейшие моменты пути которых маленький Шаста так или иначе повторяет своей жизнью. Итак, героический миф составляет основу сказки «Конь и его мальчик». По его подобию строится вся льюисовская повесть, от начала и до конца. Структура льюисовской повести повторяет его структуру (рождение младенца, призванного выполнить великую миссию, пророчества о его славных деяниях, изгнание чудесного ребёнка из отчего дома во враждебный мир, пребывание в безвестности, путешествия, опасные приключения и триумф), а само развитие сюжета происходит в соответствии с тремя стадиями инициации, описанными В.Тэрнером, в продолжение которых совершается превращение мальчика – в юношу-воина и раба – в принца. Главный посыл героического мифа – однажды человек должен ощутить необходимость внутреннего роста, что предполагает обязательный выход за пределы привычного существования. Именно это мы наблюдаем на примере маленького Шасты, который являет собой ключевой героический образ льюисовской повести и приключения которого в поисках Нарнии и Орландии соответствуют инициациационным испытаниям, составляющим неотъемлемую часть пути мифического героя, отражая процесс становления его личности и постепенного достижения им полноты и целостности бытия.